Любила по детству баловаться, сказки сочинять. Только они все какие-то были не сказочные Дед хвалил. Вот, наверн, со смерти деда и забила.

Полосатое утро поднялось над крышами. Тигр потянулся, зевнул на всю округу и открыл глаза. Сквозь прутья клетки было видно холодную серую улицу.
Тигр давно жил в клетке. Он был силён, он всегда знал, что мог разрушить её и убежать в любой момент. Люди этого не знали. Поэтому тигр чувствовал себя в безопасности, наблюдая за людьми в безопасности от их посягательств. Тигровые шкуры в качестве коврика у кровати уже вошли в моду.
Поэтому тигр притворялся драконом. Он даже научился дышать огнём, но применял это крайне редко. Когда люди забывали, что он - Дракон. Люди не любили браться за огнетушители, а тигр не любил прятать обожжённый язык. Все были довольны.

Гул постепенно нарастал, город просыпался. На улице послышались первые торопливые шаги. Тигр поудобней выгнул спину, чтоб лучше рассмотреть показавшегося из-за угла осла. Он тянул огромную поклажу гнилой морковной ботвы, тянул её себе и тому попугаю, который велел ему таскать поклажу за него. Осла такое оправдание устраивало, на тяжесть чужой поклажи можно было списывать все последствия собственной лености и недобросовестности. Тигр ещё раз зевнул. Осёл испуганным галопом промчался в конец улицы. "И зачем им поклажа?" - Думал Тигр.

Он подумал что-то ещё, но важно шагавший верблюд этого не заметил. Ему было плохо видно выражение тигриной морды. Верблюд отличался от осла отсутствием длинных ушей, плохим зрением и привычкой плеваться во всё, что неожиданно показывалось у него на пути. Однажды он плюнул в страуса. Страус зарылся головой в мусор и верблюд промазал. Тигра позабавило наблюдать, как в течение почти недели страус упрямо торчал головой в куче мусора, а верблюд не менее упрямо продолжал его заплёвывать.

Серой тенью промелькнул шакал. Не смотря на вороватый нрав, он считал себя хозяином города. У тигра на сей счёт было своё мнение, но ему было лениво связываться.

Визгливо похрюкивая, пронеслась на коротеньких ножках свинья с ярко накрашенными губами и голубым бантом на ухе. Свинья жутко не любила спокойную корову с умными печальными глазами. Корова только вздыхала и продолжала угощать свинью чаем. Тигр дружил с обеими, но они об этом не знали. Тигр не хотел ссорить своих друзей.

Тигр ещё хотел подумать о филине, который вечно сидел в башне и знал, как следует управлять городом, чтоб это имело смысл. Несколько раз Тигр уже думал об этом, и ему казалось, что, если бы филин вылетел из башни и сделал всё то, о чём думал, он бы, пожалуй, покинул клетку. Но к сожалению, филин не терпел дневного света и чавканье. Тигр только собирался об этом задуматься, как его внимание привлёк необычный предмет.
Среди бетона и асфальта возвышалось нечто зелёное и, вероятно, живое.
Тигр осторожно подошёл к цветку и ткнул его носом. *Колючий" - Подумал тигр, облизывая капельку крови. И ему стало интересно. Он каждый день тихонько выходил из клетки, подходил к цветку и рычал на него. От чего цветок рос быстрее и становился ещё более колючим.
"Интересно, зацветёт ли он?" - Думал Тигр.

Цветок рос тут уже давно. То здесь, то там. От его шипов с громким криком убежал осёл, заматерился попугай, смачно плюнул против ветра верблюд, получил сотрясение мозга страус. Даже Филина цветок однажды выманил из башни. Но не на долго.
Цветок посмотрел на Тигра.
Он не любил сказки про ручных драконов. "Нынче каждый считает, что скальп ручного дракона - обязательный атрибут гостиной". Поэтому во всех книжках места, где драконы начинали водить дружбу с людьми, становились послушными и кроткими, Цветок зачёркивал и писал другое продолжение. В котором дракон был диким, свободным.
Тигр смотрел в глаза Цветку и чувствовал густую шёлковую траву под своими бархатистыми лапами. Цветок смотрел в глаза Тигра и видел в их глубине красивый цветок.
"Дракон не должен сидеть в клетке" - Подумал Цветок.
"Я могу покидать эту клетку, когда хочу, и никто не узнает. Я буду приходить каждый день, чтоб посмотреть, как ты цветёшь" - думал Тигр.
Цветок посмотрел и увидел другую клетку. Он молча продолжал смотреть в глаза Тигра.
Тигр ударил лапой по острым колючкам. Полосатый мягкий мех окрасила кровь. Тигр зарычал.
Цветок продолжал молча смотреть.
Тигр не унимался, он пытался грызть, кусать, царапать, рычать. Он разворачивался и уходил.
Тогда Цветок протягивал свои длинные гибкие ветки, почти касаясь другого цветка, в глубине глаз Тигра. И молчал.
Тигр возвращался. Снова рычал, обдавая Цветок огнём.
Цветок продолжал смотреть холодными серыми глазами.
Наконец, Тигру надоело, он бросил клетку и улетел, помахивая полосатым хвостом. Тигр думал о том, что цветок никогда не узнает, что он - Тигр.

Цветок смотрел ему вслед и улыбался. Цветок тоже хотел улететь, но было ещё рано. Он заглянул вглубь, туда, где густые листья скрывали его яркий цвет - такой же точно, как тот, что он видел в глазах Дракона.
Цветок повернулся к Ослу и спросил:
- Куда ты несёшь гнилую морковную ботву?

Супер!

Холодное серое небо. Ветер почти завывает, проводя лезвиями по ладоням.
На умолкших губах несколько капель крови. Нужно молчать, молчать, чтобы они не сорвались, не улетели в холодную пустоту.
Яркое кроваво-красное сияние оставляет след в бесконечно высоком небе. Каждый взмах когтистых крыльев сильнее.
Если сердце человека - замкнутый изолированный мир, то почему оно сияет так сильно, так ярко, что вырывается из груди? Почему оно не умещается внутри и освещает всё вокруг? Те, кто хранят свои сердца глубоко в подземельях, закованные камнем и сном, те, кто забыли, что мы - звёзды, упавшие с небес.
В час, назначенный для печали, мы можем взлететь высоко-высоко и сохранить лучезарную радость такой яркой и сильной, что она вырвется из сердца сиянием, а с глаз скатятся радостные слёзы.
Дракон перевернулся на спину, закрыл глаза и замер в наслаждении. Полупрозрачный, искрящийся, сияющий, он нёсся в высоте небес, храня несколько капель крови от забыться, сражаясь с холодом и отчаянием. Чтобы ещё одна звезда, вглядываясь в дальний мрак, чувствовала, там где-то живёт о ней радостная нежная память. Как помнят прекрасные цветы.
Несколько капель, отданных одной звездой другой звёздочке, никогда не станут горечью. В огромной Вселенной никогда не будет между сердцами людей границы, за которой кому-то нет места.

Оль... А хочешь я из тебя душу вытрясу? )

Ты же знаешь, я отважная тряси )
Кстати, с наступающим ))

Плохо троллю живётся в Тусклом болоте. Всё время - мгла, ни солнышка, ни звёзд. Сыро, промозгло, цветочки не растут, грибочки и ягодки. Звери убегают, и даже рыба уходит. Сидит тролль на пожухлой кочке и печалится. Всё у него из рук валится, и весь он жалкий.
А знаешь, Тролль, ведь это ты хозяин болота. Встаёшь ли ты рано утром, чтобы включить свою тролльскую магию на самой восточной околице и пробудить солнышко? Знаешь ли ты, Тролль, это твоё сердце вот там, высоко, дарит жизнь и радость всему живому... или не дарит. Знаешь ли ты, что не в глубине гор, а тут, на болоте, камень, согретый тобой, оживает големом? Знаешь ли, что только твоя мудрость делает местные травы целебными.
Улыбнись, Тролль. Никто не умеет радоваться, как ты.

Значит грибочки уже пришли!

ЗЫ: С Наступающим!!

Грибочки, мм, синенькие и малиновые, растут под большим трухлявым пнём. А по ночам вокруг них водят хороводы сказочные феи )) А рыба.. рыба после таких фейских сходок сваливает вниз по ручью, усиленно работая хвостом ))

А, да, на счёт тряски, должна предупредить, меня мало чем испугать можно ;Ъ

Есть в Вечности загадка: свеча, горящая вдохновением, счастьем, бесконечным удовольствием. И мелодия, которая звучит во тьме, бесконечно прекрасная, завораживающая.
Свеча горит этой мелодией и горит, чтоб она звучала, чтобы слышать её. Чтоб был на свете восторженный поглощённый слушатель, чьё сердце трепетно резонирует с каждой нотой, кому глубоко и искренне небезразлично. Светит, пытаясь согреть мир для невидимой ей мелодии, объяснить её красоту. Балансирует на грани слуха, отрешившись от окружающего мира, её пламя танцует. Она живёт там, где слышит, где горит.
Мелодия льётся к своему слушателю, наполняющему её существование теплом и радостью. К своему вдохновению, позволяющему ей литься нежной и восторженной. Переводит красоту обнажённого танцующего огня в звуки. Она бесконечно чутка к каждому движению пламени, храня его, как сокровенную тайну своего бытия, становясь биением его сердца, ритмом его танца.
Они не могут не верить в то прекрасное, что существует для них во тьме. Не хотят жить в другом мире по другим ценностям.

И сама Вечность не берётся отделить, мелодия ли воспламеняет свечу, или пламя вдохновляет музыку к звучанию. Где и как огонь становится музыкой, а музыка огнём.
Вечность не пытается разгадать эту загадку. Она любуется.

Тёплые запахи деревни приятно окутывают Черныша. Вот так он лежит, мордой к полю, но деревня есть там, позади. Потому, что пахнет жилищами, коровами, людьми. Пахнут куры, очаги, смолистые бочки, погреба с подгнившей свеклой и сыростью. И все они бормочут, гогочут, стучат и фыркают. Они есть. Тут, где их запах сильнее запаха полевых трав, распаренной солнцем и дождями земли, - территория деревни. Территория его своры.
Деревенские собаки давно сбились в кучу, с иерархией и правилами. Черныш родился уже в своре. Сообразительный, дружелюбный, храбрый.
Вот он лежит так - а если кто залает, свой - он первым, звонко и заливисто подхватит. Чтобы вместе. В своре. А чужой сунется - он зарычит. Хотя, нет. Из всей своры Черныш наиболее любознательный. Он сперва осторожно принюхается. Откуда чужак? Кто он? Какие неведомые запахи принёс с собой? А уже потом залает. Тявкнет тревогу - и свора оживёт, выкатится волной из подворотен и лазеек.
Вот и сейчас он лежит мордой к полю. Слух улавливает привычный фон. Всё спокойно. А глаза пристально вглядываются в полевую траву. Не дрогнет ли?
Резко дёрнулась ветка с ажурным белым цветком. Черныш вскочил и замер в напряжении. Нет, не ветер. Может, шмель? Тихо.
Разочарованно вздохнув, Черныш сделал на месте круг и опять улёгся, положив морду на задние лапы. Иногда долго.
Дикая не живёт в деревне. Она чужая. Пегая. И запах у неё один. Не поля, и не леса, что темнеет вдалеке. Туда ходит порой Хозяин, и берёт с собой Черныша. У Дикой запах один, свой. Он нигде не остаётся. Но Черныш его помнит.
Она приходила сначала редко, а теперь каждый день. Сядет на границе территории и смотрит. Стая сперва принюхивалась. А она не ходит в деревню, не пакостит. Привыкли. Глаза у неё печальные. Тоскливые. Смотрит и молчит. А потом заскулит тихонько, потянется, и сядет, как вкопанная. И убежит, словно её прогнал кто.
Ясное дело, чужим не верят. Но Дикую не обижают. Мальчишки порой и в кого из своры палкой бросят. Черныш такого не любит, оскаливается, рычит. Не зло, но его не трогают.
А эта уходит. Сверкнёт болью в глазах, и со всех ног через поле.
Гильза говорит, зря. Раз тоскливо ей, пусть бы шла. Пахнет хорошо, наши привыкнут быстро. Да и хозяин найдётся быстро. С такими-то глазами, глубокими, говорящими, как у людей бывают.
Гильза правильно заметила. Она породистая, её привезли совсем маленькой издалека. Мать помнит, но смутно. Прижилась, ей хорошо. Два выводка уже привела. Правда, хозяева утопили.

В высокой траве появилось движение. Далеко, от кустарника, которым оброс ручей. Через болотце, осоку, прямо сюда, к деревне. Черныш насторожненно поднял уши. Осторожно и глубоко вдохнул. Знакомый лёгкий запах обжёг ему ноздри. Хвост радостно взбил пыль. Черныш с усилием успокоил его. Можно подумать, хозяин идёт.
Осторожно и бесшумно тонкая пегая фигурка вынырнула из высокой травы. Дикая намного грациознее сук в своре. Всегда настороженная.
Черныш не поднял головы, сосредоточившись на том, чтоб контролировать хвост.
Она подошла и села на землю. Как всегда, на расстоянии. Так, что если он захочет напасть, то одного прыжка будет мало. Не доверяет?
Смотрит. Черныш чувствовал шкурой весёлый озорной взгляд. Хвост не удержался и предательски махнул. Чтож, значит, можно подняться и посмотреть. Черныш встал. Потянул носом воздух.
Как ты? Пахнешь нормально. Где поранилась?
Волки в лесу. Удрала. Сам как?
Волки! Губа Черныша дрогнула над зубами. Хозяева собираются идти на охоту на волков в лес, с ружьями. Меня тоже возьмут.
Дикая неприязненно зыркнула на деревню. Где Гильза? Букет?
Гильза ощенилась. В доме держат. Букета хочешь видеть? Черныш нагнул морду к земле.
Нет. Не хочу. Глаза Дикой засмеялись. Малыши это здорово. Когда Гильза разрешит к ним подойти?
Их утопили. Хозяева не хотят держать так много собак.
Дикая напряглась и замерла, словно увидела перед собой волка. Полные горящей ненависти глаза жгли плетень и крыши.
Что ты? Чёрный дважды махнул хвостом и протянул морду. Это хозяева.
Меня тоже хотел утопить хозяин матери, когда я ещё слепой была. Пылающие ненавистью глаза не отрывались от деревни.
И что случилось?
Его загрыз волк. У реки.
Черныш глубоко задумался. Мир, в котором эта дикая сука не бегает где-то в необозримых полях и рощах, он представить себе не мог. Каждый раз, собираясь спрятаться в норе под верандой от ливня, он оборачивался к полю и смотрел. Где-то там Дикая свернулась под деревом, и капли падаеют ей наморду и на спину. Ему всегда хотелось, чтоб она пришла в деревню в ливень. И он бы привёл её прятаться от дождя в своей норе. Мокрая теплая шерсть пахла бы ещё сильнее. Возможно, он бы смог нечаянно прикоснуться к ней. Наверное, мягкая. И слушал бы, как она дышит.
Но Дикая никогда не приходила под дождём. Она убегала прятаться куда-то далеко, в лес. Он всегда чуял, куда она бежит. И всегда безошибочно чувствовал её приход. И ждал. Часами лежал на дороге. А ещё ему было тревожно за неё вчера. Он даже прислушивался в сторону леса. Почему-то именно тогда ему захотелось идти с Хозяином на волков.
А теперь ему представился хозяин, который несёт в мешке Дикую топить в реке. И волк, который нападает на него, чувствуя запах щенка, запах Дикой. Черныш растерялся.
Дикая отбежала на пару шагов. Пойдём до ручья?
В болоте, окружавем ручей и плотно заросшем осокой, был островок. Там, где росли две молодые ивы. Черныш лёг на сырую землю и вытянул грязные лапы. Дикая села напротив так далеко, как это позволяла ширина островка. Ближе, чем обычно. Глубокие живые глаза смотрят в кустарник, где возятся птицы. Наблюдает.
Где-то в деревне звонко тявкнула Белка. Дикая оторвала вгляд от птиц ии презрительно фыркнула. Эти две суки не любят друг друга. Вот Гильзу Дикая любит. Хвостом виляет. Обнюхивает. А на Белку смотрит презрительно и колюче. А Белка старается подчеркнуть, что Дикая чужая. Подойдёт к кому и лижется, и её ластят. Говорит, что Дикая с волками гуляет. И щенков волчьих водит. А Букет сказал, что не важно, пусть бы приходила, будет наших водить. Белка его за морду укусила. Черныш тоже хотел укусить.
Что тревожишься?
На волков пойдёте.
Белка говорит, ты с волками гуляешь.
У волков пара на всю жизнь. Дикая отвернулась и улеглась на землю мордой к ручью.
Ты потому в деревню не идёшь? Черныш чуял, что нет у неё никакой пары. А хотелась, чтоб сама сказала.
Вы даже не знаете, где щенки чьи. Буркнула Дикая. Может, это твоих топили сегодня?
Не моих. Угрюмо проворчал Черныш. У нас за сук не дерутся.
За щенков тоже. Шавки вы. Дикую будто стошнило этими словами.
Черныш вскочил и зарычал. Пегая сука взвилась на лапы и тоже оскалилась.
Черныш не хотел так быстро заканчивать разговор. Он сел и махнул хвостом. Свора моя семья. Не смей так.
Глаза Дикой метнули молнии.
Сейчас уйдёт, подумал пёс. Чего злишься? Сама не идёшь к нам.
Сука опустила голову до влажной земли и перебрала тонкими лапами. Я... я чувствую, как ветер перебирает шерсть у тебя на спине. Чувствую, когда ты зол, или встревожен. Чувствую, как ластишься и заигрываешь с хозяйкой. Я даже знаю, когда тебя кормят. А они ты говоришь родные! И ты. Там, в лесу. Ты бежал со мной. Ты побежал через колоду в ельник и велел мне следом. А волки не пошли, учуяли след кабана. Ты был!
Это у вас в своре принято, что вы друг другу свои. А я чужая. А скажи мне, что за закон такой, что я - и чужая! Да ты когда спишь, душой вокруг моего логова бродишь!! Я шаги слышу. И как дышишь. Вот зачем мне твоя свора такая? Нету чужих, нету, понимаешь? Все мы как в своре. Свои да родные. И с волками тоже. А вы все - условности вам дороже друг друга!! Меряете по запаху, да по размеру, шагами, зубами.
Вот ты, ты если не залаешь на чужака вместе со всеми, если не будешь грызться, когда принято, и лизать кого положено, тебе сука в тичку не даст! Это нормально? И правила нормально? И ценности нормальные? Дикая задохнулась.
Ты чего? Оторопело смотрел на неё Черныш.
Ты.. ты верный за тарелку каши. С усталой горечью продолжила Дикая. Белка и Гильза радуются, что вокруг них толпа кобелей. А сами им - чужие. И прикрываются сворой, мол, свои, и так надо. А я сама решаю, к кому и как близко мне подойти. И сердцем чувствую. И не уйду. И сражаться буду.
Мне Малыш говорил, будь проще, и тебя примут. Проще, понимаешь? Проще, как шавка!! Верной за кашу и красивой по правилам. Чужой для всех и своей потому что собой быть боюсь, закусают!! Сидеть на цепи, вонять деревней. Поджимать хвост перед хозяевами, которые всё решают за меня.
Да я лучше сдохну!

Тишина повисла над ручьём. Черныш думал, удивлённо глядя на Дикую. А она молчала, собираясь с мыслями, борясь с неприятным вкусом всего того, что из себя выплёвывала.
Тебя убивает это всё. Как давно ты был в лесу последний раз? Когда-то я пришла в деревню по твоему следу, от самой бобровой запруды. А сейчас уже не выходишь дальше поля. Лениво тебе? Это сердце в тебе умирает.
На глаза суки навернулись слёзы. Я слышу его всё тише. И потому прихожу так часто, чтоб посмотреть. раньше мне не нужно было смотреть, чтоб тебя чувствовать.
Сижу на границе деревни. И смотрю. На тебя, на Гильзу, на Букета. Вы мне родные. Я чувствую вас. Мне радостно, когда я вас вижу, когда у вас всё хорошо. И мне плохо вместе с вами. Это - родные. А вам я чужая. Потому что так решила свора. За что? Сука тонко взвизнула.
Что я вам сделала? Тебе! Гильзе!
Если я завтра погрызусь с Белкой, вы будете лаять на меня вместе с ней...

Черныш продолжал молча думать. Осока бесшумно колыхнулась, пряча за собой тонкое пегое тело. Дикой уже не было рядом.
И всё же ему былотяжело поверить чужой, пусть и красивой суке. Деревня тянула к себе тёпллыми запахами и голосами хозяев. Черныш думал о том, как можно жить иначе, если не отзываться на заливистый лай. Не быть вместе.
Спустились сумерки, лежать на остывшей земле стало холодно, и Черныш побрёл домой.
Он ел кашу, думая о том, чем могла ужинать Дикая. Мясом, как волк? У неё есть логово в лесу? И нет хозяев, которые играют и заботятся. Нет своры, которая вместе.
Барсик на бегу поднял морду и побежал дальше. Ему были неведомы терзания души товарища.
Черныш обогнул коровник и пересёк большую клумбу. Гильза лежала на веранде, привзанная за шею. Перед ней стояла миска с молоком.
Черныш протянул морду и лизнул её.
Здравствуй, подруга. Ты как?
Уже хорошо. Кормят, заботятся. Вот только пробежаться хочу. Засиделась я тут.
Дикая приходила.
Опять? Зачастила она. Интересно всёже, что её манит. Не приходит, и не уйдёт.
Говорит, по тебе соскучилась. Хотела щенков видеть.
Ах. Гильза печально вздохнула.
Дикая говорит, её тоже утопить хотели. Но волк напал на хозяина и загрыз.
Волк загрыз хозяина? Гильза вскочила.
Но Дикая осталась.
Хозяина загрыз! Вот пойдём в лес, и всех их перестреляют. Злые твари. Гильза инстинктивно приняла стойку, готовая прямо сейчас начать искать запах врага.
Черныш стоял и думал. Это была его Гильза, добрая подруга. Умная, весёлая. Из его своры. И она не могла понять его терзаний. Или просто заметить их. А Дикая заметила. И пришла. Каждый день приходила и молчала на границе деревни и поля. Скуля, тревожась.
Гильза знает, что он ел, потому, что чует запах. Но не пошла бы за ним в лес. Гильза друг. А Дикая? Кто?
Она слышит, как устало и лениво бьётся его сердце, расставаясь со щенячьей увлечённостью окружающим миром. Привыкая к привязи и службе.
Черныш медленно побрёл через клумбу.
Белку выгоняли на ночь. А ведь хозяевам всё равно, за кашу он верен или по сердцу. И Белке всё равно, каша у неё или сердце.
А Дикой не всё равно.

Чёрный силуэт растворился за границей света из окон домов. Скоро, рядом, начинается лес. Там ещё свежий запах пегих лап. И можно прийти к логову, вокруг которого его душа бродит, когда он спит, привязанный к деревне и своре.
Черныш побежал изо всех сил, словно догоняя себя самого, своё сердце, в восторге несущееся за чистыми дикими ароматами. Так пахнут деревья и травы. Так пахнет земля. Следы всех тех, кто тут прошёл, и пахнет только собой.

Из тёмной глубины смотришь - бесконечность. Гуще воды, мягкая, приятная. Сияет, но зрительно этого не видно. Не-зрительное солнце. Глубоко внутри себя спокойно.
Ближе к поверхности цвета, огонь, красно-оранжево-жёлтый. Открываешь глаза - словно проснуться в вулкане. Уютная сильная, насыщенная непрестанным превращением среда. Среда участия. Среда небезразличия. Связанная тонким чутьём с каждой каплей жизни, даже с нагретым солнцем камнем. Везде, где жизнь - превращение и огонь.
Можно не открывая глаз чувствовать живость, увлечённость, восхищённость, интенсивность каждого переживания и устремления во Вселенной. Сознательного и животного, и стихийного. Как тянется листик к солнцу. Как греется камешек. Как охотится зверь.
Естественная жажда знания, опыта, эмоций, развития, полноты и движения.
Как бежит лошадь. Как тепло кошке. Как радостна собака.
Как. Не куда, не когда.

И никогда не повторится, и никогда не остановится, творчество, хаотичное, инстинктивное, восторженное собой, своей полнотой и сутью. Совершенство огня.
Не станет неприкасаемо, не будет тайно. Нет далеко. Близко так, что едино. В лучах и лучами. Каждое дыхание обжигает ощущением всего того, что чувствует тот, кто дышит. Тот, кто бежит. Тот, кто счастлив.

Поднимаясь от стоп, виться змейкой, пересекая нервы, потоки, сияния. У сердца медленнее. Останавливает всегда у сердца. Потянуться к плечу, и броском в сердце, насквозь. Теперь медленно вдоль шеи, плавно, к затылку. Ага, лиловые, с жёлтой срединкой.
Пустота. Можно смотреть. Моя комната. Диван под рукой пружинит, в зеркале моя кофта. Ручка двери твёрдая, на розовом фоне. Ага, чайковский.
- Алё. Да. Привет, хорошо. А ты? Розовые? Да, представляю. Нет, очень хорошо представляю. Я же чувствую.

Очень красиво и очень талантливо. Понравилось и зацепило.
Чем то напомнило по духу лучшую японскую прозу... Например, "Цветы щавеля" Юкио Мисимы... так просто, прозрачно, и так щемяще прекрасно.

Это холодно, когда ветер касается кончиков крыльев. Что он слышит? Может, такой же ветер внутри?
Пустота опавших листьев обжигает сердце. Неминуемой искренностью, как раскалённая снежинка. Секунды - единицы пустоты. Всё не важно. Совершенно всё, что застилало глаза, переливалось, шумело, неслось и блистало, раскатываясь фейерверками и перспективами. Просто не важно.
Нет разницы, есть оно или нет, кроме короткого забытья.
Всё...
В состоянии безмолвного осознания проходят сотни секунд, теряются, слившись в фон.
Нет верха и низа. Только пустота.
И осознание пустоты.
Простая трезвая честность. И круговорот ярких листьев, каждое мгновение сгорающих, и не имеющих смысла. Его.. в каком-то смысле и нет вовсе. Его большей частью нет, чем есть.
Это даже не холодно, холод был бы тоже иллюзией тонких иголок в веренице листьев.
Это спокойно, наверное, так.

Это уютно. Кому уютно? Маленькой точке тепла в пустоте. Точке, которая точно есть. И это её единственная характеристика.
Сжатая до бесконечной интенсивности на мириады мириад таких калейдоскопов, на то, чтоб быть. Точка, не знающая иллюзий. Она кажется невеждой в прозрачных фантомах и игре в забытьё. Но она есть. В отличие от забытья.
И всё не важно, как осенью.
А если она откроет глаза - всё, что она увидит - станет. Будет быть, пока она смотрит. Пока делится своим существованием, своим "есть".
Да, это она сидит на дереве и наблюдает пустоту. Потому, что фантомы есть, только если она даёт своё "есть". И значит, их нет по себе.
Точка закрывает глаза и оставляет себе только "быть". Не как, не какой, не куда.
Видеть нужно только для того, чтоб видеть другие точки. Создавать фантомы нужно только, чтоб приблизиться к ним и выключить представление. Чтобы потом быть в пустоте, где точек больше. Только потому, что они есть. А не обязательно или нужно.

Но листьев так много, а точки в пустоте.
Бессмысленно сжигать листья только за то, что их нету. Бессмысленно учиться создавать фантомы. Всё что можно - это быть. Не забываться.

И летят где то посреди бескрайнего космоса эти две точки в уютной иллюзии космического кораблика по имени Земля... И спорят - кто кому снится
А иногда Вселенная (или Бог) создают нам удивительных фантомчиков... Так похожих на нас самих, как зеркальное отражение...
А еще я слышал как говорят, когда кто-то из нас понимает, что он всего лишь персонаж из чужого сна, это и есть самосознание...
И еще бывает так, что два листика в карусели осеннего ветра случайно слепятся вместе и закружатся в бесконечном вальсе, улетая вдаль... а точка наблюдает как их уносит ветер... смотрит пристально, долго, долго... И в какой то момент оказывается одним из этих листиков.

Так здорово, когда воздух несёт и движет. Так естественно и просто где-то в глубине, даже не всплывая в сознании, чувствуется движение воздуха. Вот он сейчас вверх, тёплый, он несёт к солнцу, туда, где ветер холодный, а лучи горячие. А пролетишь чуть дальше - уже чувствуется холодный, и он несёт к земле, которая уютней, там границы ощущений мягче.
А видно так далеко, над равнинами и холмами, дымящими деревнями, обработанными полями. Есть земля, с её любопытными правилами, где отдельно - дышат леса и спят реки, и отдельно, как муравьи, каждый день делают что-то похожее и важное для них люди.
А есть - небо. Бесконечное, полное тепла и холода. Полное силы и движения. Небо всегда движется. И всегда держит в себе.
Если спросить, а как, а почему небо держит - не знаю. А почему мать держит в себе плод? Я доверяю небу. Оно было всегда. Всю мою жизнь.
Оно бывает грозовым и знойным, снежным и ветреным. Оно всегда есть.
И перья перебирает так ласково. Так приятно. Это перья чувствуют небо.
Они дрожат и поворачиваются, словно клавиши музыкального инструмента, следуя каждому прикосновению ветра. Сейчас небо ласковое, и они гладкие.
И так спокойно расправить крылья, и просто держаться на тёплых струях воздуха, доверившись, расслабившись, как дитя в колыбели.
И лишь легко повести плечами - и устремиться вниз. Чуть удержать их прижатыми - отвесно, как камень. Дома приближаются быстро. Видно каждую травинку. А потом расслабить - и снова небо несёт, плавно, легко и ласково. Небо никогда не отпускает.
Можно взлетать высоко вверх, можно лететь над самой землёй.

Только на земле крылья неудобные, громоздкие. Из-за них приходится ходить, согнувшись, и глупо прыгать. Так сложно держать равновесие. Сразу хочется повести крылом и легко исправить положение тела - а получается глупый удар об землю, слабый растрёпанный шелест.

Я могу улететь далеко. Я, может, и не вернусь. Ты знаешь.
Ах. Конечно, знаешь. И отпускаешь. Да, жить по-накатанной - это прутья. И пусть они самые нежные, самые правильные - они ранят душу. Нет смысла сидеть на подоконнике и заглядывать в твой мир любопытными глазами.
Не надо, не хватай так сильно клавиатуру. Ведь ты тоже можешь... уплыть по своей реке важных обязанностей, и больше не показаться в этом окне.
Нельзя жить без того, без чего жить нельзя, ты прав. Ты помни.
И пусть сердце останавливается, пусть замирает. Если взгляд птицы и человека не может разорвать небо, не могут остановить стены. Что значит жизнь и смерть? Ничего. Взгляд длится вечно, когда друг в друга смотрят два сердца.
Он меня держит, как небо. Я закрываю глаза, и чувствую твою улыбку, твои мысли.
Я лечу сквозь два неба. Они бывают грозовыми, бывают ясными. Но всегда держат меня.

ЗК, закрой нафик свой терминал! И прекрати натравливать на нас истеричных постмодерничек! Пусть уже все выйдут из сумрака! (с) Кось